Это мальчики красивые, очень интеллигентные, образованные, уверенные в себе. Даже слишком, мне кажется. Некоторые из них даже не совсем мальчики, а, скорее, мужчины в самом рассвете сил. Только ведут они себя, как подростки. Лидеры российской оппозиции, особая каста российской политической общественности, во время моей последней поездки в Москву в самом деле действовали мне на нервы. Причем знаю я их 20 лет. Наверное, этот наш «брак» уже прошел свой зенит.
Я шла по Пушкинской площади в Москве. Люди постепенно собирались на один из митингов против фальсификации президентских выборов. Полиция делала все возможное и невозможное, чтобы отведенная под мероприятие площадь заполнялась как можно медленнее. Я хожу по площади, увешанная журналистскими аккредитациями, пинаю камни под ногами. Вдруг на пустом пространстве передо мной появляется группа из пяти мужчин, которые куда-то быстро идут. Они приближаются, и я слышу этот глубокий, звонкий и бархатный голос, и в моей голове звенит журналистский сигнал готовности номер один. Я пытаюсь придумать вопрос, лучше всего оригинальный или гениальный, в кармане в сражении с перчаткой я побеждаю и нахожу ту самую нужную кнопку на диктофоне. Немцов тем временем уже почти рядом со мной, и вдруг, несмотря на многолетний опыт, из моей головы вылетает все. Но я все равно мужественно встаю на его пути и глупо говорю: «Ваши предположения, г-н Немцов. Сколько человек сегодня придет на митинг, обойдется ли все без вмешательства полиции?»
Он мог улыбнуться и махнуть рукой. Человек, не скажу журналист, понял бы это. Но он бросил на меня беглый взгляд, как павлин смотрит на вареную курицу после казни, и пренебрежительным, надменным голосом отрезал: «И как, ты думаешь, я должен это знать?». Стоит ли говорить, что я вежливо обращалась к нему на «вы», а он ко мне - на «ты» (явно не из-за моего моложавого вида). Он не мог не видеть болтавшиеся на моей шее журналистские удостоверения и, значит, не предполагать, что я спрашиваю его не просто из собственного любопытства, что я его рупор, направленный к уху общественности. Когда я не позволила от себя отмахнуться и к тому же попыталась прилепиться к нему, чтобы он взял меня с собой на трибуну, он отогнал меня жестом, каким обычно в летнюю жару пытаются убить муху, которая собирается испортить вашу домашнюю колбасу. «Дурак», - подумала я. Почти никто не пришел на Пушкинскую площадь ради него. Он относится к наименее популярным людям в России. И ведет себя так надменно, будто у него впереди президентское кресло.
Его коллега Владимир Рыжков, тоже оратор лагеря и лидер оппозиционной толпы, изначально был не столь известной медийной фигурой, он не настолько фотогеничен и красноречив. Я втиснулась в его забитый людьми штаб за день до крупного митинга, Рыжков был занят. Если бы я ему позвонила и заявила, что я из Чехии, он, скорее всего, точно бы предпочел какой-нибудь The Guardian или The New York Times. Я хотела просто его сфотографировать на рабочем месте и спросить, есть ли у митинга какие-то перспективы. Он мог бы вежливо выставить меня за порог своего офиса или пять минут посвятить общению с гражданами. Для этого ведь и существует журналист, чтобы политики могли высказываться и общаться с общественностью. Он выругался. «У меня нет времени, вы что не знаете, что я готовлю митинг?» - кричал он. Он заполнял заявку на ToyToy и мог спокойно сказать: «Не сердитесь, у меня нет времени, попробуйте в другое время, например, через год». Я бы поняла. Но он повел себя грубо, надменно, нагло и напыщенно, от злости чуть не взлетел, как воздушный шарик.
Уже не первый год я невероятно восхищаюсь Гарри Каспаровым. Человек, который однажды смог не бессмысленно двигать фигуры по шахматной доске, для меня гений, и он имеет право на какие-то капризы. Может, и право на то, чтобы быть немного надменным. Просто немного. Когда ночью после выборов Каспаров с новой политической звездой, взошедшей из российской блогосферы, Алексеем Навальным встретились с избранными журналистами в московском клубе «Мастерская», мне казалось, что это будет прекрасная вечеринка под видом пресс-конференции. И действительно, было примерно так. Но только для избранных. Отобранных журналистов, которые подходят для того, чтобы провести пару часов с лидерами. Унизительная процедура у входа, когда охранник, доверенное лицо Навального и Каспарова, следя за их спокойствием, вел себя с пришедшими журналистами, как с просящими милостыню, чуть не отбила у меня всякое желание. Потом я пробилась, и в борьбе за доступ к великим мне в голову пришла грешная мысль. Кто кому нужен больше: им я и пара строк в Lidové noviny, или мне интервью с ними, за которое меня никто даже не похвалит, потому что в мире есть гораздо более важные вещи, чем конспиративные встречи среди оппозиционных маргиналов?
Оппозиция за прошлые месяцы вывела на улицы сотни тысяч людей. Они заблуждаются, надменные парни со страстным огнем самолюбия в глазах и чрезмерным эго. Люди пришли, несмотря на их плохую репутацию. Наверное, новое лицо, такое, как Навальный, еще может увлечь за собой. А остальные? Они не слышат свист толпы, когда выставляют свои мускулистые тела на трибунах? Именно это и есть проблема мужчин, оглушенных властью. Или видимостью, что однажды эта власть у них будет. Они перестают слышать.