Дмитрий Быков пишет:
Еще примерно год назад я попробовал набросать портрет потенциального кумира масс - в «Новой газете», сразу после протестов, - и получился у меня пугающий вывод: новый лидер не должен обладать сущностными чертами вообще, только почаще хамить, чтобы создавать иллюзию силы. Уже к лету стало вполне понятно: сегодня прав будет тот, кто не хочет делать ничего и с равной интенсивностью поплевывает на всех, кого эта программа не устраивает. Морально прав и эстетически безупречен тот, кто раздает оценки с дивана: выходить на площадь - пошлость, служить власти - подлость, легально сотрудничать с властью ради спасения того немногого, что еще можно спасти, - продажность. Те, кто договариваются с властями о разрешении на митинги, идут на поводу у подлецов. Те, кто выводят людей на несанкционированные митинги, рискуют чужими жизнями. Те, кто стоят в одиночных пикетах, сливают протест и разменивают его на мелочи. Те, кто зовут на массовые акции, надувают сдувшийся шарик. Все ненавидят всех, и это нормальная ситуация для реакции: в 1907-1914 годах Россия все это ела большой ложкой, и количество самоубийств в это время было одной из любимых газетных и литературных тем. Но тогда не было интернета. Иначе, прочитав соответствующие отзывы, покончили бы с собой и те, кто писал о самоубийцах.
Склока возникает сегодня вокруг любого, кто высунулся, потому что именно эта высунутость, возвышение над пейзажем и есть главная вина в реакционные годы. Богатый виноват тем, что богат, бедный - тем, что беден, любой говорящий вызывает дружный вопль несогласия, а молчащий - упреки в конформизме. Это один из главных парадоксов реакции: именно тогда, когда единение нужнее всего, оно оказывается недосягаемым. Поражения, исторические паузы, отливы и прочие депрессивные времена способствуют пробуждению страха и доносительства, а это почти неизбежно ведет к раздраю: декабристы в 1826 году тоже не просто так доносили друг на друга, рассказывая следствию все, о чем оно и не спрашивало.
(процитировано частично)