Артем Темиров пишет:
Скоро уже девять месяцев, как гражданское общество в России пробудилось. Но за это время ничего не было достигнуто. Хочется растянуть эти девять месяцев на большой карте и отметить на ней все важные события, отметить изменения, происшедшие в наших умах. Уверен, не одного меня гложет чувство, что мы делаем что-то не так.
Уже с трудом верится, что перед первым митингом мы с друзьями ощущали смесь страха, сомнения и душевного подъема. Казалось, мы стоим перед чем-то важным, принятие этого решения виделось Поступком. Опасались последствий. Боялись провокаций, агрессии властей, разочарования, боялись быть использованными в чужой игре. Вдруг все поняли, что можно не только говорить о политике, но и влиять на нее своими действиями. Мы освободились от того гнетущего чувства, которое преследовало многих долгое время. Мы вышли, в определенном смысле, от эмоциональной истощенности. Больше было невозможно переживать внутри себя, уже не осталось ни сил, ни места. Все заполонила глубочайшая тоска. А когда мы вышли на митинг, тоска стала уходить. Ее место заняла надежда, надежда на перемены.
Помню, после первой Болотной все делились впечатлениями и говорили, что почувствовали в воздухе свободу. Мы все находились в состоянии приятного волнения, вызванного осознанием случившихся и ожиданием грядущих изменений.
Все эти прекрасные чувства продолжались какое-то время, но первую трещину они дали 5 марта. С каждым следующим митингом радость от пребывания в одном месте со всеми этими прекрасными людьми стала уходить. На нее давило ощущение бессмысленности.
И вот ты делаешь то, что считаешь правильным в данной ситуации, то, что считаешь единственно возможным для свободного, честного гражданина, который хочет жить в свободной стране: подписываешь какую-нибудь петицию, может, пишешь открытое письмо или пост в социальную сеть, берешь плакат и идешь к СК или к очередному суду.
Если вы узнаете в этом описании себя, значит, вы наверняка уже заражены этой болезнью - «диссидентством». Давайте вспомним.
Диссиденты тоже действовали так, как им диктовали их совесть, их представление о порядочности и свободе, внутренняя свобода, а не внешняя необходимость. Читаем на сайте «Мемориала»: «Далеко не все из них считали себя политическими оппозиционерами - просто собственную личную, профессиональную и гражданскую независимость они ценили выше, чем благополучие, и готовы были платить за эту независимость достаточно высокую цену, вплоть до тюрьмы».
Я могу сказать и про себя, что мои поступки, решение идти на митинг или подписать петицию также определяет желание жить в согласии со своими убеждениями. Но на этом сходство с мотивациями диссидентского движения не заканчивается.
Чем в основном занимались диссиденты? «Поездки по стране на политические суды, составление протестов и воззваний, сбор и выпуск правозащитных новостей, самиздат» - так характеризует их деятельность один из самых активных участников диссидентского движения, основатель Московской Хельсинкской группы Юрий Орлов. Сегодня подавляющее большинство активных протестующих занимаются тем же: пишут письма протеста, собирают информацию о задержаниях, делают репосты.
Для нас сейчас не стать диссидентом означает не превращать митинг в форму самовыражения.
Но спустя девять месяцев нужно констатировать, что это слово и эта правда никому не нужны. О том, как все плохо, все и так знают, а подробности не прибавляют дополнительного энтузиазма. Вера в возможность изменить ситуацию не вырастает от того, что человек узнал истинное положение вещей.
В прошлом деятельность диссидентов как политиков имела бы успех только в двух случаях: если бы власти вняли их крикам и сами начали себя переделывать, занявшись либерализацией системы. Или если бы правительства западных стран применили серьезные экономические санкции по отношению к Советскому Союзу.
Борьба не служила достижению политических задач, а стала самоцелью. То, что они делали, стало образом жизни. И наша теперешняя опасность связана именно с этой психологией. Все мы сегодня похожи на диссидентов: мы так же, как они, освободились от страха, наше «нам не наплевать» стало выражаться в каких-то действиях, а не только в кухонных разговорах. И мы так же, как они, боимся растерять это чувство собственного достоинства. Кажется, что, не участвуя в акциях и пикетах, мы потеряем его. Но мы тоже можем не заметить, как борьба станет для нас процессом без задач и результатов.
Для нас сейчас не стать диссидентом означает не превращать митинг в форму самовыражения.
Прошло девять месяцев, результаты выборов никто не отменил и не собирается, Путин тоже не ушел и не планирует. Если вы боролись только за честные выборы, ответьте себе: верите ли вы, что митингами вы сможете добиться отмены их результатов? Сколько вы еще будете готовы так выходить? Еще год, два или пять лет, вплоть до следующих выборов?
Если вы все же верите, что в стране возможны реальные перемены, то давайте думать: почему за девять месяцев движение принципиально не выросло количественно? Вы скажете - народ пассивен? А вы знаете, например, что за шесть месяцев 2012 года этот пассивный народ устроил 146 трудовых протестов? Гораздо больше, чем 100 000 человек, считают, что в стране все плохо. Почему же выходят на митинги только эти 100 000?
(процитировано частично)