Александр Баунов пишет на "Слоне":
Одной из главных тем Майдана была гордость при сравнении себя с Москвой двухгодичной давности. В самом деле: москвичи вышли за Россию без Путина и разошлись. Киевляне вышли за Украину без Януковича, и вот она - Украина без Януковича.
[В Москве] тоже гордились собой: что собрались честные, неравнодушные, самостоятельные, добрые, смелые и просто умные, - наконец, те, кто понимает, как устроен мир. Лучше, чем несвободные, робкие, равнодушные и просто неумные.
Однако, расширяясь, это вполне многочисленное сообщество скоро уперлось в свои границы. Осознающая себя лучшей часть уперлась в худшую - или, во всяком случае, в другую. В людей, про которых ясно было, что они никогда не выйдут ни на какую московскую улицу против Путина. И даже в тех, кто вышел бы за.
Сначала эту часть, которую в переводе на современный украинский назвали бы «ватой», зло высмеивали. Потом устыдились и передумали. Начали публиковать статьи «Света из Иванова, прости». Задумчивые статусы о том, как нехорошо самостоятельным, образованным, неравнодушным, добрым отгородить себя от тех, других, кому бог не дал, у кого не было условий, кто еще не дорос, заклеймить и по ним пройти. Неправильно травить артистку-благотворительницу, которая выступила за Путина: в конце концов, мы за свободу или за единственно правильное мнение, только другое?
Раз на улицы вышла честная и думающая часть, она же не могла от уличного морозца перестать думать - в том числе и над вопросом, почему так много тех, кто не вышел. Ведь в таком случае она бы перестала быть честной и думающей частью, а значит, потеряла бы и право на смену власти: не очень честных и недостаточно думающих там и так навалом, какой смысл.
Трезво размышляя, московские протестующие поняли: людей, в которых они уперлись, этих самых других, можно привлечь к протесту только под левыми или националистическими лозунгами. Так и начали делать немногочисленные в тех зимних событиях левые и националисты. Но для остальных это уничтожало весь смысл протеста. Вместо [пресловутой] "России без Путина" это дало бы "Россию с Путиным" в квадрате - не мягче, а круче, не буржуазнее, а совковее.
Интеллигенции для смены власти желательна санкция народа. В Москве 2011 года такой санкции не было. Никакой Путин не побеждал московский протест, и никакой особенной робости там не было. Просто, все честно обдумав, движение за смену власти самораспустилось.
Лично знаю десятки человек, которые, сами для себя оценив положение вещей, ходили на первые митинги и не пришли на следующие. И каждый, кто ходил, знает.
Самолюбование, радость московского протеста угасли без народа, без простых людей, без провинций. Самолюбование, счастье Майдана подпитывалось народной поддержкой, пока не перешло в захватывающее дух удивление от единства всех, сложных и простых, от смычки столицы и области, города и деревни.
Москва была более ироничной, Майдан - более патетичным и счастливым. В Москве было больше веселой, индивидуальной злости, на Майдане больше общего счастья.
Но что стало с этим светом дальше? Он превратился в огонь. Не в какой-то благодатный необжигающий. А огонь в самом военно-техническом смысле слова: на поражение. Очередями и одиночными. Залпами. По неподвижным мишеням и движущимся. Прицельный и по площадям.
Да, он часто был в ответ. Впрочем, не всегда и не сразу. Огонь появился до "российского вторжения" в первых бутылках с зажигательной смесью, в сожженных офисах антиукраинских партий, в Одессе, в словах новой, только что победившей на Майдане власти об экстремистах, провокаторах, вооруженных бандитах, иностранных наймитах, которым «будет дан решительный отпор», «которые будут арестованы и привлечены к ответственности» (а это слова, сказанные еще до войны).
То, что было названо светом Майдана, обеспечивалось нравственной дистанцией: мы никогда не сделаем то, что они; мы никогда не будем как они. Они так, а мы нет. Они в шлемах со щитами, дубинами, с газом и гранатами, а мы нет. Мы в курточках, в свитерах с голыми руками.
Они на довольствии, а мы кормим и лечим друг друга. Мы никогда не выведем войско против людей, мы никому не заткнем рот, мы ни за что не выпустим на несогласных, на протестующих группы крепких молодых людей в спортивных костюмах.
Но на протестующих появлялись свои шлемы, щиты, дубины и гранаты, потом дубины и гранаты пошли в ход, потом вместо честных ответов на вопросы стали искусственно отбирать полезные сперва для победы, потом для оправдания себя, в дело пошли собственные гвардия и армия, артиллерия и авиация, дистанция начала сокращаться, а свет меркнуть.
Когда молодые и бодрые силы добра с короткими стрижками, в спортивных штанах и толстовках с капюшоном, с закрытыми лицами крепкой трусцой бегут разогнать митинг - да, совковых, да, у постылого Ленина, но стариков-пенсионеров, - трудно говорить о свете.
По мере того как картина «народ против войска» превращалась в картину «войско против войска», нравственное расстояние между противниками уменьшалось.
Сторонники и участники Майдана разделились на тех, кто видит эту трансформацию субстанции, и на тех, кто продолжает настаивать, что все так же, как было, и свет остался светом.
Тяжелее всего с теми, кто требует именно этого: признайте наш гнев милостью, нашу силу слабостью, наш огонь светом. Наши пули и бомбы - слезами доброты. Скажите, что свет как загорелся однажды, так и не меркнет, ничего не произошло, ничего не изменилось. Нравственная дистанция по-прежнему столь же велика, как в начале.
Так силы добра незаметно для себя переходят к большей жестокости, чем их противники. Добрые христиане уничтожают больше, чем еретики или сарацины; победители самодержавия больше, чем самодержавие; американцы во Вьетнаме больше, чем вьетнамские коммунисты.
Есть мы - самодостаточное целое, а остальное распределяется в зависимости от того, за нас они или против нас, на зоны света и внешней тьмы: регионалы, «Беркут», Крым, коммунисты, Луганда, Россия, Меркель, Штайнмайер, Европа, Киссинджер, Америка.
Жители возвращенных районов Донбасса вдруг проголосовали за остатки партии регионов: «А стоило ли их освобождать?» Несколько областей опять выбирали иначе, чем столица: «В стране 15 процентов неисправимых идиотов». Правительство начинает финансовую блокаду Донбасса: так им и надо, почему не свергли, не перебили "боевиков", которых не может перебить целая армия.
"И почему некоторые наши патриоты ругают Россию на языке оккупантов, пусть переходят на наш". Есть только один верный взгляд на события, на победителей, на Путина. Чужое не может быть причастно свету. Даже сказать, вслед за великой Кирой Муратовой: «Мне неинтересна Европа такой ценой», - это выйти из светлого пятна.
(процитировано со значительными исключениями)