Демонстрационная евродемократия в действии

Четверг, 23 июня 2011 г.

Берлинский полицейский - это, когда он снимает бронежилет, налокотники, наколенники, наступники (или как назвать броневые вставки, которые защищают ту часть ботинка, где шнурки завязывают?), шлем, маску и перчатки, отс... чуть не сказал - отстёгивает наручники, дубинку, пистолет, газовый баллон и электрошокер... - нет, этого, конечно, он (а) не отстёгивает, - это загорелый и причёсанный как модель на обложке журнала мужчина или женщина, хоть сейчас на подиум, обычно высокий (высокая), выше среднего роста, с непроницаемым для эмоций лицом (кроме эмоции превосходства над окружающими, столь характерной почти для всех фотомоделей). У таких людей не хочется спросить дорогу или ещё что-нибудь, точно так же как не придёт же в голову спрашивать дорогу у манекена, выставленного возле магазина шмотья в день распродажи. Тем не менее, общаться с ними активным участникам общественного движения, увы, приходится, правда золота загара и перламутра зубных поверхностей в эти моменты обычно незаметно за бронёй и шлемом, которые куда больше напоминают скафандр космонавта, нежели то, что надето на российских ОМОНовцев. Это общение чаще всего происходит на демонстрациях.

Шествие традиционно разрешено, маршрут согласован, движение транспорта в двух смежных районах остановлено или ограничено, формально всё по закону и выглядит вроде бы куда демократичнее, чем в России, но полиция практически каждый год старается не допустить прохождения полного маршрута, так что диапазон чувств участников и участниц - от фрустрации до сопротивленческого драйва, - вполне сравнимы. Если в Москве фактором устрашения для митингующих и тех, кто мог бы к ним присоединиться, являются не только автозаки и космодемонизированные ОМОНовцы, но и загородки с пищалками на проходах, которыми огораживают даже самый минимальный протест, то здесь, в Берлине, всё более физиологично - упор сделан именно на демонстрацию грубого физического превосходства робокопов из пластика и брони над людьми из мягких тканей, хрупких костей и тонких слоёв слизистой оболочки. При этом чудовища с отблёскивающими закруглёнными пластинами вместо лиц постоянно провоцируют демонстрантов, перемещаясь со страшным топотом вдоль колонн, выстраиваясь шеренгами на перекрёстках, итак уже перекрытых четырёхколёсными полицейскими "ваннами" (местное название для автозака) - это чтобы демонстрация вдруг не пошла вслед за направлением ветра, наконец, произвольно задерживая, останавливая шествие.

Тут надо понимать психологию местных демонстрантов - они не из Бибирева приехали на Триумфальную покричать, это их собственный район, они тут собаку выгуливали, пуд соли съели, в местных экк-кнайпах (угловых забегаловках) делали первые глотки пива, они тут и живут, и работают, и отдыхают, и политическую активность свою проявляют, это их район. И потому поведение полиции, явившейся сюда откуда ни возьмись запрещать им ходить по их собственному району, вызывает у людей неодобрение и злобу. Это неодобрение и злобу менты (здесь их называют "быки", но в русском контексте это не очень понятно) потом запишут в своих протоколах и отчётах как "агрессивные проявления", а всю демонстрацию в пять тысяч мужчин, женщин, юношей, девушек, а также стариков и старушек, - запишут как агрессивную демонстрацию.

... Нам, из дальнего тела демонстрации, то, что происходило впереди и в чём участвовали, может быть, десятки людей максимум, было совершенно не видно. Но мы хорошо заметили, как «менты» взяли всю демонстрацию в плотное кольцо, хорошо почувствовали полицейский газ своими тонкими слизистыми. Стало ясно, что это конец, это обычный традиционный конец таких шествий. 

(процитировано частично)