Юрий Васильев

Среда, 5 августа 2009 г.

Прочитал "Булата Окуджаву" Дмитрия Быкова, серия ЖЗЛ (Жизнь замечательных людей).

Для осмысления и написания большой биографии чаще всего нужна веревка и два столба, между которыми ее надлежит тянуть на письме. У Быкова первый столб - столп: Александр Блок, с которым Быков Окуджаву сравнивает постоянно. Второй столб - потоньше, но весьма ярко окрашен: "письмо 42-х" с подписью Окуджавы, 05.10.1993. По этой дате и по этому документу Быков поверяет Окуджаву много реже, чем по Блоку, но тоже часто. Этот прием - веревка, два столба - удобен, и потому правилен. Особенно при смещении, долженствующем показать превосходство личности над датировкой на ее памятнике: чуть до рождения героя, чуть до его смерти.

Откуда тянуть веревку - не вопрос. Точнее, вопрос, но лишь допущений и художественного замысла автора биографии. В случае Окуджавы эту веревку можно тянуть хоть от Блока, хоть от Вийона, коему Окуджава для избежания проблем с цензурой приписал свою "Молитву". Любое сравнение - при наличии должных аргументов - пляшет и хромает примерно в одну цену. У Быкова, ИМХО, оно скорее пляшет, хотя мне известны и другие мнения.

Вопрос - куда, к чему ее тянуть. "Письмо 42-х" в октябре 93-го - это вещь мировоззренческая. Человек вполне может не понимать, что расстреливать законно избранный парламент из танков - это преступление. Особенно по горячим следам - 5 октября, когда расстреливали 4-го. Даже при том, что сторонники этого парламента тогда и вели себя как преступники, и - многие из них - тупо ими являлись. В конце концов, человек Окуджава Б.Ш. в своей стране за жизнь видел не так много законно избранных парламентов. Кроме Верховного совета РФ - буквально Первый съезд народных депутатов СССР. Один грохнули, другой не грохнули; 50 процентов, вполне вменяемая цифра. По крайней мере, есть, о чем говорить и спорить.

В отличие от того, что произошло с Окуджавой в августе 95-го. А произошло с ним вот что.

Цит. по: Булат Окуджава / Дмитрий Быков. - М.: Молодая гвардия, 2009; с 742-743:

<...> В августе 1995 года Окуджава был гостем программы "Поверх барьеров", выходящей на радио "Свобода" <...> Расспрашивали его Марк Дейч, Марина Тимашева и автор этих строк. Разговор зашел о Шамиле Басаеве, который в мае 1995 [на самом деле в июне, за два месяца до эфира. - SK.] захватил больницу в Буденновске и держал в заложниках беременных женщин и медперсонал, пока не получил гарантий прекращения войны в Чечне.
- На ваш взгляд, кто такой Шамиль Басаев: новый Робин Гуд или террорист-убийца? - спрашивает Дейч.
- То, что он совершил, конечно, печально и трагично. Но я думаю,что когда-нибудь ему поставят большой памятник. Потому что он единственный, кто смог остановить бойню.
- Но погибли в больнице мирные люди.
- Но перед этим погибли пятьдесят тысяч мирных людей.
- Но ведь всем известно, что Шамиль Басаев стоял за многими терористическими акциями...
- Вы судите Шамиля Басаева вообще или говорите об этом конкретном поступке? Если говорить о Шамиле Басаеве вообще, я не юрист, я недостаточно информирован... Если говорить о том, что случилось в Буденновске, - это печально и трагично, но война трагичнее, чем этот поступок. И поэтому я думаю, что когда-нибудь ему памятник поставят. <...>

Так получилось, что об этом эпизоде я не знал. Слава богу, второй свидетель, необходимый по всем нормам - Марина Тимашева, хозяйка той программы на РС - каждый день доступна в курилке.

- Это был первый мой эфир, который я не смогла завершить какими-то своими словами. При всем уважении к гостю, к такому гостю эфира. Я не нашла, что сказать, - сказала Марина. Вчера, через 14 лет.

У меня, у большинства из вас и у Окуджавы - при всех разницах, которые лично мне понятны и без возможных любезных указаний комментаторов - в данном случае есть кое-что общее. Даже две вещи: большинство из нас не были в Буденновске, и мы все - скорее всего - видели по телевизору оттуда примерно одно и то же. И мы, и Окуджава. То, что много позже обобщил Парфенов в "Намедни"; тех кадров без позднейших комментов не нашел.

Окуджава видел то же, что и мы. И при этом сказал то, что он сказал. В конце жизни, за два года до смерти - после почти уже всего, что он сделал. И того, что он отменил сказанным в эфире.

"Виноградную косточку в теплую землю зарою..." написал тот, кто много позже захотел увидеть на теплой земле памятник Шамилю Басаеву.

"Возьмемся за руки, друзья" написал тот, кто в августе 95-го - через два месяца после Буденновска, по размышлении зрелом - взялся за руки с Шамилем Басаевым.

"Ель моя, ель, словно Спас на крови" написал тот, кто назвал кровь, пролитую Шамилем Басаевым, обстоятельством печальным и трагичным. А самого Басаева - человеком. Достойным памятника. Большого.

Иметь на руках это и апеллировать к "письму 42-х" как к опоре биографии - авторский выбор Димы Быкова. Выбор между человеческой трагедией октября 93-го и трагедией сверхчеловеческой - самого Окуджавы и тех, кого он повел за собой: со своих ли первых песен и записей, позже ли - к этому августу 95-го. Вне зависимости от того, когда те, кого он повел, узнали об этих его словах - и от того, узнали ли вообще. Трагедия, вполне доступная перу Быкова: он мог бы - и может. Может, не захотел; если придет - может, скажет, почему.

А я теперь вижу трагедию еще и в другом.

Если бы Булат Окуджава после произнесения данного текста был застрелен на крыльце Радио Свобода, - то я бы этого не одобрил. Но я бы это понял.

Если бы Булат Окуджава после произнесения данного текста был привлечен к суду - с любым (!) результатом, которого данный суд счел бы возможным достичь, но именно в результате разбирательства по существу, максимально гласного, - то я бы это и понял, и одобрил.

А то, что произошло с Окуджавой после произнесения данного текста - а именно: ничего не произошло - я не понимаю. Примерно так же, как не понимаю обе чеченские, Холокост, Большой террор, ГУЛаг и нацистские лагеря. Те вещи, которые ни понять, ни - тем паче - одобрить невозможно.

Ушедший без возмездия Окуджава - одна из трагедий страны. По сравнению с остальными - невеликая трагедия, как те арбатские пешеходы. Для становления же новых басаевых - самое то.

Поэтому я очень хотел бы увидеть памятник Шамилю Басаеву. Большой памятник. Который может стоять только на одном месте: на Ваганьковском, на могиле Булата Окуджавы. C надписью "Булат Окуджава".