Я уверен в своей правоте

Четверг, 24 февраля 2011 г.

- Здравствуйте, Виктор Николаевич. Вопрос первый. Могли ли вы предположить, когда брали это дело, что на вас, в конце концов, будет оказываться такое давление, что вы попадете под такой пресс в средствах массовой информации, вообще общественности?

- Когда это дело поступило в Хамовнический суд, я, конечно, предполагал, что на меня будет оказываться давление и со стороны участников процесса, защиты подсудимых, а также и прессы, поскольку это дело имело широкий общественный резонанс.

- А вы читали прессу, читали интернет все эти два года или вы изолировались от всего и жили своей жизнью, что называется?

- Я ни интернет-издания, ни публикации в прессе не читал. Я отстранился от этого и был занят с утра и до вечера в процессе.

- Можете отвечать, можете не отвечать на этот вопрос. Были ли попытки как-то неформально с вами разговаривать, выходить на вас по каким-то своим каналам, договариваться и так далее?

- Я отвечу на этот вопрос. Никаких попыток таких не было. Все происходило в этом плане очень корректно, общение с адвокатами в процессе и с государственными обвинителями, и с подсудимыми происходило, с моей стороны я со всеми обращался по имени-отчеству. Бывали случаи, когда кто-то переступал черту в процессе, поэтому я тогда обращался уже более официально, сухо к подсудимым, к защитникам, к гособвинителям. Но на меня никто никаким образом не выходил, никаких контактов со мной вне процесса выстраивать не пытался.

- Скажите, пожалуйста, ваша семья все это время как себя ощущала? Они испытывали какое-то давление?

- Да, такое давление испытывалось. Непонятные люди какие-то обращались, звонили по телефону, узнали мои домашние телефоны, заходили на сайт сына, какие-то гадости там размещали. Кроме того, приходила корреспонденция непосредственно в мой адрес, в Хамовнический суд.

- Что было в этой корреспонденции? Угрозы?

- В момент оглашения приговора, приговор оглашался четыре дня - и приговор, и постановление - здесь уже были прямые угрозы, но они размещались уже и на сайте Московского городского суда. Меня об этом в известность не ставили, я приезжал в судебное заседание и уезжал с охраной.

- Вот ощущение от подследственных, как они себя вели, были ли моменты, когда они как-то по-человечески, может быть, раздражали или, наоборот, вызывали уважение? Как они себя вели? Как вел себя Ходорковский, как вел себя Лебедев? В прессе писали о том, что Лебедев, например, достаточно жестко несколько раз высказывался по поводу суда. Это правда?

- Да, такие высказывания были, иногда он переходил грань. В основном это касалось общения с государственными обвинителями. Платон Леонидович эмоциональный человек, иногда он переходил эту грань допустимого, и я объявлял замечание, ему объявлял замечание, Михаилу Борисовичу это реже было. Замечания объявлялись и представителям государственного обвинения.

- Это правда, что вы на протяжении всего процесса вы вели дневник, записи?

- Я действительно пытался вместе с тем, когда секретари вели протокол судебных заседаний, я вел свои записи, где четко фиксировал все, что происходило каждый день в судебном заседании. Эти записи составили порядка десяти тетрадей объемных, где, я еще раз подчеркиваю, было зафиксировано все, что происходило в этот день в судебном заседании.

- Очень многие задаются вопросом, почему такой жесткий приговор - 14 лет, это достаточно много. Не секрет, что у нас за убийство дают 20, не намного больше. Что все-таки, если опять же вы можете это говорить, что послужило поводом для такого жесткого разговора, сумма хищения? Как это было?

- Статьи Уголовного кодекса, по которым органами предварительного следствия обвинялись Ходорковский и Лебедев, они позволяли вынести и более суровые приговоры, чем 14 лет. Поэтому говорить о суровости приговора я бы не стал, а суд при назначении наказания учел все обстоятельства, установленные в суде, с учетом размера похищенного подсудимыми, а размер похищенного составил примерно около одного триллиона рублей. Кроме того, суд также учел, что значительная часть денег была выведена за рубеж.

- Давайте мы перейдем к событиям последнего времени. Насколько вы ожидали, что Наталья Васильева, пресс-секретарь Хамовнического суда, обвинит вас в том, что вы не самостоятельно писали приговор? Вообще, возможно было не самостоятельно писать этот приговор?

- Я хочу заметить, что Наталья Васильева в Хамовническом суде занимала должность не помощника председателя суда, а помощника судьи. В силу своих должностных обязанностей...

- Я просто хочу пояснить, что вы председатель суда.

- Да, я председатель суда. В силу своих должностных обязанностей она никаким образом не имела отношения непосредственно к процессу по делу Ходорковского и Лебедева. Она не принимала участие в судебных заседаниях. Как пресс-секретарь Хамовнического суда города Москвы она работала с прессой. Поэтому говорить о том, что, как было в ее интервью, в приговоре было много описок, опечаток, ей просто это не могло быть известно. В силу того, я еще раз подчеркиваю, что никакого отношения и доступа к приговору она не имела вообще, как не имел доступа к приговору никто из Хамовнического районного суда или вообще кто-то. Утверждение о том, что этот приговор мог быть написан в Московском городском суде, для юриста это понятно, что такое действие невозможно было провести, поскольку процесс шел два года, четыре раза в неделю. Это сотни судебных заседаний. И те обстоятельства, которые были установлены на протяжении двух лет, они не могли быть известны до такой степени, что человек мог где-то вне Хамовнического суда написать этот приговор. И в Московском городском суде это было просто невозможно, потому что это невозможно.

- Если вам встретится в коридорах Хамовнического суда Наталья Васильева, какая ваша будет реакция?

- Я не хотел бы с ней встречаться, по крайней мере, сейчас. Она высказала свое мнение, обвинила меня в совершении тяжкого преступления, оклеветала меня фактически, заявила о том, что я вынес заведомо неправосудный приговор. Оценку ее действиям я для себя дал. Ни в какие правоохранительные органы до того, как оценка приговора не будет дана судом кассационной инстанции, с моей стороны никаких обращений по поводу госпожи Васильевой не будет.

- А после того, что вам довелось пережить за эти два года, у вас нет желания после этого из профессии уйти и что-нибудь поспокойнее себе найти?

- То, что меня не сломали, это совершенно четко, и я готов продолжать дальше работать. Приговор написан мною. Приговор мною написан осознанно, я подписал этот приговор, я его провозгласил и я несу ответственность за этот приговор до конца дней своих. Я уверен в своей правоте.

- Спасибо вам, что вы к нам сегодня пришли. Вам мужества, удачи. Держитесь.

- Спасибо.