В дни бедствия и кризиса нужны работяги, а не креаклы

Ульяна Скойбеда пишет:

Сдувается мыльный пузырик. Радужный, нефтяной.

Он был красив: бутики и рестораны, поездки на Мальту, устрицы и профитроли, рекламный бизнес и дома на Новой Риге - все это его переливы.

Грустно сидит над тарелкой с роллами юрист по арбитражному праву: его фирма закроется в течение полугода. Тянет коктейль работник компании-импортера: рабочая неделя у них сокращена до трех дней, заработная плата - на сорок процентов. В новых предложениях, которые исправно присылает им «Хедхантер», зарплата в разы меньше.

Меньше переливов. Кредитных автомобилей, дешевых кредитов, студий на Воробьевых горах, колонок в глянце, айфонов.

- «Левые» у нас профессии, - констатирует еще один участник посиделок, руководитель отдела рекламной компании (зарплату задерживают на месяц). «Левые» - значит, необязательные. Являющиеся производным от чужого бизнеса, признаком чужого успеха, завитком крема на чужом торте. Это дизайнеры, рисующие этикетки для товаров бизнесменов, и косметологи, делающие эпиляцию их женам. Пиарщики, мерчендайзеры, составители спам-программ, все эти: «Хочешь работать два часа в день и отдыхать за границей несколько раз в год?».

Обслуга бизнеса. Индустрия роскоши. Переливы на пузыре.

В дни бедствия и кризиса, в дни, когда страна по любой причине садится на голодный паек, вес приобретают совсем другие профессии. В мирное время мало оплачиваемые и презираемые сливками общества: учителя (государство не откажется от их труда, что бы там ни было). Ремонтники обуви. Рабочие всех мастей. Водители троллейбусов.

Все эти люди крепко стоят на земле и находятся ближе к ней, они - производители товаров и самых необходимых услуг. Они - сермяжная правда и соль земли. А мы (и журналисты тоже, да) - идем под нож.

Бизнес сегодня, выпучив глаза, бежит из России: закрывает представительства и офисы, отменяет контракты, массово скупает недвижимость в Праге и Лондоне. Вывозит капиталы, как умеет. Не хочет делить со страной время бедствий.

Бегите быстрее, окошко закрывается. Временное окошко, в которое нужно успеть. Неприятных новостей все больше. Что-то будет. Какие-то перемены.

Вот интересно: я же говорила, что хорошо слышу настроения общества? Но сегодня я не слышу отчаяния и возмущения даже среди кинутых бизнесом и уволенных в связи с бегством за рубеж.

Апатию от шока - да. Бесчувственную покорность, как в том фильме: «Что воля, что неволя...». Есть полное ощущение, что нас всех погрузили на пароход, и он уже отчалил от берега. Мы не видим, куда нас везут, но еще видим оставленную землю. Некоторые прыгают с парохода: это люди, которые могут без Родины.

А мы - большинство - не можем. Мы чувствуем общность. И приговариваем потерянно: «Нешто мы не понимаем... Надо потерпеть...».

Причина, я думаю, не только в полной измордованности народа переменами последних двадцати с лишним лет и не в национальном характере («рабском», как обожают повторять некоторые).

Дело, мне кажется, еще и в том, что нам не очень-то нравился оставленный берег. Мы, общность, считали несправедливым порядок, при котором девочка «подай-принеси-раздвинь ноги» (офис-менеджер) получает больше, чем доярка на ферме. И перекупщик молока больше, чем доярка на ферме, и рисовальщик пакетов для молока больше, чем доярка на ферме, а также пиарщик, мерчендайзер, логистик, и так далее...

Самые бессовестные из нас понимали, что все они сидят на шее у той же доярки и той же коровы.

Но ведь корова не вынесет стольких. Корова сдохнет.

Или реклама: помните, как дика она нам казалась, когда только появилась в начале 90-х? Как раздражала именно своей бесполезностью: нешто мы САМИ не купим все, что нам нужно, и САМИ не сообразим, какие товары лучше, а какие хуже? А теперь это целая отрасль. В которой существует, например, такая потрясшая меня вещь, как ребрендинг. Это когда группа художников рисует вместо бабушки с домиком на пакете молока корову и берет за это колоссальные деньги. Товар остается тот же. Марка - та же. Но над ребрендингом всегда трудится целая команда - простите меня за откровенность - бездельников.

Скажу совсем крамольную вещь: мне кажется, рынок вообще мало себя оправдал. Вот, например, производство продуктов питания: открыто, через СМИ, объявлено, что есть их нельзя. Химические канцерогенные добавки, консерванты и гормоны: вся таблица Менделеева. При этом коммерсанты так же открыто, через СМИ, объявляют, что производить чистый товар не будут, это невыгодно. Буквально: «Да-да, мы будем и дальше вас травить», - но это же цинизм. Людей (людей ли?), коммерсантов волнует только выгода, а не болезни и смерти населения.

Нам-то зачем тогда это? Государство, как собственник, было заинтересовано в здоровье своих граждан: источнике рабсилы. Бизнесмены - нет.

Думали, что рынок сам все отстроит, но прошло уже двадцать три года, а бизнесмены, от которых ждали социальной ответственности, теперь сигают с парохода. Двадцать три года - достаточный срок.

Окошко Овертона*, безусловно, возникло над Россией в начале 90-х. Оттуда вывалилось все это: социальное расслоение, производство омолаживающих препаратов из крови нерожденных младенцев, возможность не работать - и есть.

Все это было полностью невозможным для нас - и стало почти приемлемым.

Мы подгнили, да. Окошко Овертона действует.

Окошко закрывается. Люди, которые бегут с парохода, прыгают прямо туда, в разверстый посреди неба багровый зев.

Пароход отходит от берега.

*«Окно Овертона» - политическая теория, которая описывает границы идей, которые могут быть приняты обществом, как «окно». Согласно этой теории, политическая жизнеспособность какой-либо идеи зависит в основном от того, попадает ли она в «окно», а не от предпочтений конкретного политика. Сдвиг окна, при котором становятся возможными те или иные политические действия, происходит не тогда, когда идеи изменяются среди политиков, а тогда, когда они изменяются в обществе, которое голосует за этих политиков.