Сверхчеловеки с вечных баррикад

Четверг, 14 июля 2011 г.

Открывки из статьи Дмитря Ольшанского в еженедельнике "Эксперт":

Так уж сложилось, что антиначальственной политикой в России занимаются милейшие люди. Они мне почти как родственники. За много лет я уже наизусть выучил все их сердитые речи, нехитрые подвиги, дурацкие выходки, лозунги, жесты, скандалы, мечты - и все-таки каждое утро, утыкаясь в компьютер, иду проверять: ну как там их борьба? Что еще героического натворили?

...А героического в избытке - зло повсюду, и его ежедневно требуется одолевать.  Зло повсюду, и зло должно быть побеждено. И милейшие люди - мои практически родственники, добрые приятели и друзья в социальных сетях, да и просто родные, мгновенно узнаваемые московско-питерские типы с лицами, среди которых я всю жизнь живу, взволнованно размножают призывы идти на бой с сатаной и годами строят себе неустойчивую, нервную баррикаду, в необходимости залезть на которую они так пылко убеждают и самих себя, и меня, и всех вокруг.

Только я им не верю.

Ничего не поделаешь: трудно и неприятно находиться по другую сторону баррикады от всех, кого так давно знаешь и любишь, и все-таки я не верю. И чем больше я слышу от них про березку с мигалкой, про яхты с дворцами, про митинги против тирании по 31-м, 29-м и 666-м числам, про свободу миллионеру - настоящему мужику, не то что ты, перхоть прокурорская, про неправильно подсчитанные голоса, диван с изумрудами и сапфирами и перспективный молодежный шатер (о, бедная Нилова пустынь!), - тем сильнее я ощущаю ту смесь подозрительности и страха, с какой всем известный финдиректор Римский глядел на сослуживца своего Варенуху. И, как мы помним, сознание неизвестной, но грозной опасности начало томить душу Римского, когда рассказы Варенухи о бесчинствах и гнусностях Степана Богдановича Лиходеева (идеальная, кстати, фамилия для настоящего государственника) сделались особенно красочными. Ровно то же чувство опасности томит и меня, и, вместе того чтобы поверить в туманную, но блестящую будущность, которая непременно образуется, как только мы не выберем мерзавца Лиходеева в Государственную думу, скинем негодяя Лиходеева с поста премьер-министра, отберем у коррупционера Лиходеева бриллиантовый диван и мигалку, отдадим палача Лиходеева в Гаагский трибунал и откажем ему навеки во всех должностях за то, что он покровительствует молодым патриотомольцам (опять шатры, будь они неладны, ох, несчастная Нилова пустынь!), - так вот, я, вместо того чтобы во все прекрасное быстро уверовать, тревожно вглядываюсь в этих милейших людей, моих почти что родственников, обреченно качаю, как престарелый еврей, головой и про себя бормочу: я им не верю, не верю.

А, собственно, почему?

...Для начала не худо было бы собраться с духом и почитать какую-нибудь книжку по русской истории - ведь только душевнобольной человек склонен искренне полагать, что монотонно повторяемые неудачные действия могут однажды привести к положительному результату, эпик фэйл повтори и еще раз повтори. Мероприятия 1917-го и 1991-го такие разные, но в чем-то похожие, - похожи были, в частности, тем, как страшно ошиблись примерно такие же, как и сейчас, милейшие люди, празднуя гибель постылого самодержавия, и как драматически промахнулись они же, но позже, празднуя гибель кровавого совка. Заходя на третий круг, уже стоило бы предположить, что в русской истории есть какие-то тяжелые обстоятельства - и неважно, таинственные или вполне прозаические, - что упорно мешают русскому интеллигенту построить свой рай, всего лишь избавившись от его высокопревосходительства господина Лиходеева, товарища Лиходеева, уважай уважаемыча Лиходеева, обстоятельства, каждый раз награждающие совсем других лиц - будь то вохровцы 1937-го или инвесторы 2011-го - званием победителей в той войне, что затеяла интеллигенция против ненавистного директора. Но, увы, события здесь логике неподвластны, зато конгениальны русскому народному видеоюмору: нетрезвый пейзанин на велосипеде примеривается к строительному забору, а затем, гордо сообщив: я въезжаю в стройку! все, я попер! - на полной скорости бьется об этот забор головой. Вот и милейшие люди сели на велосипед  - и поперли.

...А ведь даже сейчас можно было бы уже заметить, что «все остальные» (кто не власть и не бушующий против нее дизайнер, пиар-менеджер и журналист в модной шапке) озабочены чем-то другим, их гнетет вовсе не проблема свержения с трона начальника, разрешившего ставить шатры в Тверской области (терпение, дорогие мои, только терпение, пусть эти шатры там еще постоят!). Вокруг нас предостаточно трудных, драматических, неразрешимых почти коллизий, конфликтов, не сводящихся к нашему любимому слову «долой», - и вот именно они, эти почти невидимые в пылу вечной борьбы конфликты, куда больше волнуют того самого, кроткого до поры до времени обывателя, для которого и спасают березку, развешивают инсталляцию, экономят госсредства, уже было потраченные на хрустальный диван. Так что же его волнует, чужого нам человека, ради которого мы так стараемся на той баррикаде, куда он не хочет идти? Бедность. Еще раз бедность. Желание сродниться с Европой - и невозможность сродниться с ней же. Национальный вопрос, взаимная неприязнь с джигитами. Вселенская дисквалификация старости, физической несоразмерности и печали, настырный культ молодости, веселья, красоты и полного совершенства - невротизирующий, создающий ощущение чего-то остро необходимого, но вечно ускользающего. Богатство внешних возможностей, немыслимых в XX веке, при нехватке времени и средств. Неумолимое пожирание всех и всяческих смыслов жизни - требующих, как и положено смыслам, терпения, вдумчивости, даже жертвы, - духом времени, сводящимся к чудесной пословице «пришла весна - ступай в магазин». Бетонная многоэтажная застройка, привычная, но уродующая мир Божий, - пусть и в маленьких, но своих домах с палисадниками жили бы совсем другие люди. Зима. Низкие потолки. В этой стране, липкой, как грязь, ты можешь стать толстой, ты можешь пропасть, как писал некогда поэт Кормильцев, - и, хоть этот пассаж какой-нибудь перспективный молодец из национального шатра и может счесть клеветническим, антипатриотическим, в нем все-таки много правды. И правду эту не отменить долгожданным свержением Лиходеева.

Так в чем тогда смысл войны с ним?

Но дело в том, что главнейшей мотивацией милейшего, но сердитого интеллигента является его гордыня, то чувство, с которым сверхчеловек глядит на человека-клопа: как ты смеешь тут ползать, да еще и кусать меня! Я свят, а ты нет. У меня лофт на бывшей шоколадной фабрике, а ты в городе Электросталь. Я академик Сахаров, а ты стукач. Я с гуглплюсом, а ты с мигалкой. Я с «Лейкой», а ты - с фотообоями, шикарными, как и все на Руси. У меня инсталляция, а у тебя моральные ценности. Я на митинге, в твиттере, на баррикаде - а ты в баньке, употребляешь строительный кран на пятнадцатисантиметровых. У тебя национальные перспективы, а у меня Нормандия. Я академик Сахаров, а ты проклятое прошлое. Я эсквайр и джентльмен ежеквартальный, а ты прокурорская перхоть. Ты глупый и голосуешь неправильно, а я выберу то, что надо. Я - цивилизованный мир, а ты - хрустальный диван, да еще и украденный.

Пусть будет так. Но душа моя после этого отчего-то не тянется ни к чему прогрессивному.

И эту ветхую русскую безнадежность лучше бы полюбить, чем глядеть на нее сверхчеловеком в модной шапке и майке.

Но милейший сверхчеловек, мой почти что родственник, никого, кроме себя, не полюбит. И не сойдет с баррикады.

(процитировано частично)