От путан до Путина

Пятница, 31 июля 2009 г.

Русский Репортер провел анализ поп-музыки с конца 80-ых до конца "нулевых":

Популярная музыка — это не только плохие тексты и фанерные голоса, но и социальная психотерапия. Она работает с травмами, которые сидят в общественном подсознательном, будь то подъем валютной проституции в начале 90-х или повальная женская любовь к Владимиру Путину в середине нулевых. Попсовыми хитами становятся песни, которые вербализируют общественные комплексы, еще не проговоренные в публичной сфере. Именно попса показывает нам наши собственные представления о мире в разные периоды жизни России

— Так, Ялта отменяется. Переворот, Горбача скинули, — говорит бандит Саня Белый в сериале «Бригада», наблюдая стройные ноги, по всем телеканалам танцующие «Лебединое озеро» в августе 1991 года.

От путча принято отсчитывать время жизни новой России. Но родилась она раньше, весной 1989−го, когда на Съезд народных депутатов граждане впервые реально выбирали из нескольких кандидатов. После этого в течение 20 лет россияне непрерывно выбирали и голосовали — то желудком, то сердцем, то кошельком. Так формировалась идеология новой России, которую запечатлела отечественная поп-музыка.

Часть 1. Пространство 1989–1995: дорогой Запад

Факт рождения новой России на развалинах сразу нескольких «старых» в 1989 году зафиксировала Маша Распутина в песне «Белый “мерседес”»: «Мы лучше жить не стали, // Но все-таки настали // Немножечко другие времена».

Первым социальным актом освобожденной в начале 90−х попсы стала мифологизация Запада. «Гудбай, мой мальчик, гудбай, мой миленький: // Твоя девчонка уезжает навсегда», — пела в 91−м году Анжелика Варум. Группа «Кар-мэн» выпускает альбом «Вокруг света», состоящий сплошь из фантазий о загранице: «Лондон», «Париж», «Моя девочка из Америки», «Чио-Чио-сан», «Дели», «Истамбул», «Багама-мама». В том же году Олег Газманов поет: «Мне снится ночами Ямайка, // Лагунно-кораловый риф» — и в красках описывает предполагаемое тамошнее изобилие: «Во сне я кусаю папайю, // Кокосы, бананы жую».

Несмотря на падение железного занавеса и Берлинской стены, к 2005 году, судя по некоторым исследованиям, за границей побывали лишь 3% россиян. И в попсе 90−х заграница — не реальное место, а источник мифов: даже скользкое «baby tonight», буквально «девочка на сегодняшнюю ночь», в песне Лады Дэнс становится романтическим «девочка-ночь».

В 90−е высшим пилотажем считалось выйти замуж за иностранца. «Он уехал в Копенгаген — я осталась, // Вот как с иностранцами гулять», — поет группа «Комбинация».

Копенгаген вообще был общим местом массовой культуры ранних 90−х. В 1964 году Дания принимала у себя Хрущева, в середине 80−х одним из продуктов, символизирующих красивую жизнь, стало появившееся в продаже датское сливочное масло. В 91−м Александр Буйнов поет: «А ты возьми себе билет на Копенгаген, // Там поживешь — сама узнаешь, что почем». Уже в этой песне звучит мотив желанности, но недостижимости заграничного счастья.

«Комбинация» укрепляет этот стереотип в песне American Boy: «Ну, где ж ты, принц мой заграничный?» Героиня этой песни — «простая русская девчонка» — мечтает, что американец подарит ей бытовой рай: «Я буду плакать и смеяться, когда усядусь в “мерседес”, // И буду в роскоши купаться», — а он все не приезжает и не увозит ее из опостылевшей Москвы.

Браки с соотечественниками в это время кажутся слишком уж тернистым путем к достатку. «Платье подвенечное // И этот сервелат // Буду помнить вечно я», — обещает героиня песни «Два кусочека колбаски» (все та же «Комбинация»), ставя знак равенства между двумя девичьими мечтами образца 91−го года — о белом платье и о колбасе. И добавляет: «Пусть теперь ты крутой, // Никого не слушаешь, — // Помнишь ли, милый мой, // Что с тобой мы кушали?» — формируя образ жены бандита или предпринимателя, выбившегося в люди.

Имущественные отношения для попсы будут равны семейным до конца 90−х. В 93−м Наталья Ветлицкая делает трагедию не столько из предстоящего расставания, сколько из раздела имущества: «И больше не звони и меня не зови, // Я забуду про все, что ты говорил, // Я верну тебе все, что ты подарил». Для женщины развод пока еще означает почти полное лишение собственности, которая принадлежит мужу: брачные договоры войдут в моду лишь в середине 2000−х.

Всю первую половину 90−х в России жить труднее, чем за ее пределами. Семья перестала быть базовой ячейкой общества: Вадим Байков от имени мужчин, ушедших в предпринимательство и шоу-бизнес, заявляет: «У меня нет жены — кто за это осудит? // У меня нет жены и, наверно, не будет». Но это не декларация независимости холостяка, а самооправдание разведенного мужчины: «А жена — что жена? Место жительства дочки». А гимном матери-одиночки становится «Колыбельная» Тани Булановой: «Не зови ты мишку папой, // Не тяни его за лапу. // Это, видно, мой грех: // Папы есть не у всех».

Не то чтобы в начале 90−х все стали срочно разводиться — просто эта тема перестала быть запретной для популярной музыки. По данным Госкомстата, количество разводов в начале 90−х выросло как раз незначительно, а вот в 2000−м и 2003−м достигло пика. При этом количество заключенных браков упало с приблизительно одного миллиона в 1999−м до 897 тысяч в 2000−м. В 2004 году случился следующий провал. Одновременно увеличивается количество детей, рожденных вне брака.

Эти колебания отразились и в попсе, которая в целом стала гораздо легче относиться к теме разводов и неполных семей. В 2002 году дуэт «Непара» поет: «Плачь и смотри — у него глаза твои, // И если бы не ты, мы бы были втроем». Поскольку песня исполняется дуэтом, неясно, кто же виноват в том, что семья развалилась. А в 2006 году «Чай вдвоем» уже никого не обвиняет, а просто договаривается, как будет растить ребенка: «Скажи, надеюсь, мне позволишь навещать, // Я буду очень часто приезжать, // О ссоре мы не будем вспоминать».

Середина 90−х: поворот к России

Романтизация заграницы в целом и США в частности облегчалась тем, что оттуда до середины 90−х, как правило, не возвращались — несмотря на то, что в 1993−м вступил в силу принятый еще в 1991−м закон «О порядке выезда из СССР и въезда в СССР граждан СССР», дававший право на свободное пересечение границ страны в обе стороны.

«Я отдала тебе, Америка-разлучница, // Того, кого люблю. Храни его, храни», — поет Ирина Шведова в 94−м: предполагается, что любимый уехал навсегда. В этом певица винит как раз пресловутую свободу выезда: «Нам, женщинам Земли, зачем нужна она — // Свобода потерять, свобода жить в разлуке, // Свобода забывать родные имена».

Однако к середине 90−х, когда была более или менее решена проблема дефицита и западные магазины перестали казаться музеями небывалых вещей вроде зимних сапог и сыра, поездки за рубеж стали более привычным делом. С необыкновенной скоростью развивается челночная торговля: по оценке Министерства туризма Турции, в 1996 году челночный товарооборот с Россией составил около $5 млрд, в то время как объем официальной двусторонней торговли не превышал $3 млрд. К 1997 году от трети до половины всех челноков работают с Турцией, а турецкие пляжи становятся первым и главным местом отдыха россиян.

Заграница, с которой мы, наконец, познакомились близко, на сказку оказалась не похожа и вызвала разочарование. Одной из первых это почувствовала попса: певица Каролина во второй половине 90−х рисует иронический портрет турецкого плейбоя: «Живет у моря южного // Один горячий юноша. // Ему своих не светит никогда. //И ходит он за нашими, // И всех зовет Наташами, // И говорит: “Давай иди сюда”».

В попсе этого времени впервые появляется патриотизм «от противного» — не пророссийский, а скорее антитурецкий и из-за этого панславянский: «Меня зовут Алла, // А я Екатерина. // Нам найти бы у причала симпатичного блондина. // Меня зовут Варя, // Эксклюзивно made in Russia. // Не везет тебе, парень: // Ни одна не Наташа!»

Параллельно растет благосостояние российских мужчин — а следовательно, и их привлекательность в качестве потенциальных мужей. Уже в 94−м «Комбинация» приводит целый реестр перспективных женихов-соотечественников: «А я люблю военных — // Красивых, здоровенных. // Еще люблю крутых // И всяких деловых». В этой же песне появляется образ идеального мужа: «Чтоб подарочки дарил, // Был в почете в высшем свете, // В казино меня водил». «Я б родного раскрутила на песцовые меха», — мечтают девушки из «Комбинации». Между русскими красавицами впервые начинается конкуренция за разбогатевших русских мужчин, которых пока не хватает на всех желающих.

Избыток стремящихся приобщиться к богатству женщин, естественно, приводит к мужским изменам — с середины 90−х и до волны разводов в начале 2000−х это одна из любимых тем попсы. Таня Буланова озвучивает обвинения и жалобы первых жен первых российских предпринимателей в «Измене» («Ну как ты мог, ведь мы так верили друг другу»), в песне «Говорила моя мама» («…разлюбил — так скажи прямо, // “Уходя, уходи”, — говорила моя мама»). В «Стерпится — слюбится» (1997) прямо говорится о женской конкуренции за мужчину (« Но не хотела свободы я тебя лишать, // И оказалась подруга, видно, смелей меня»). А Ирина Аллегрова в 1995−м представляет другую сторону в этой борьбе: «Если спросят меня — где взяла // Я такого мальчишку сладкого, // Я отвечу, что угнала, // Как чужую машину “девятку” я».

Российские же мужчины в это время много работают. В 1994 году Буйнов оправдывается за всех отечественных бизнесменов: «Уже который год со мною не живет, // Со мною не живет, а только мается // Красавица жена, красавица жена.// Гостиничный комфорт, дорог круговорот, // Так хочется расслабиться и с веничком попариться — // Но все не получается, ведь ждет меня, // Ведь ждет меня она — красавица жена».

Уже в 1996 году в мужской попсе прорывается раздражение женскими капризами и «дележом» мужчин: тот же Буйнов жалуется, что «напрягает жена, денег нету ни хрена… и любовница все соки выжимает, напрягает». А Аркадий Укупник поет «Свадебный марш одинокого холостяка»: «Я на тебе никогда не женюсь, // Я лучше съем перед загсом свой паспорт, // Я убегу, улечу, испарюсь, // Но на тебе ни за что не женюсь».

1996–1999: анти-Запад

Довольно скоро в попсе возникает реакция отторжения в ответ на отчаянное желание хоть куда-нибудь уехать «из совка», характерное для песен начала десятилетия: Мурат Насыров поет знаменитое «Мальчик хочет в Тамбов». Герой песни — юноша с неназванного заграничного курорта, который мечтает о Тамбове, куда не летят самолеты и «не едут даже поезда», как россиянин рубежа 80–90−х мечтает о любом, пусть самом задрипанном, заграничном городе — каком-нибудь американском Урюпинске.

К середине 90−х попсе стало окончательно ясно, что за границей счастья мало, и она поделилась на два лагеря — «гламурно-эскапистский» и «патриотический».

Эскапизм попсы находит новый объект мечтаний. Теперь это уже не конкретная заграница, а абстрактный гламурный рай, заведомо несуществующий и от этого особенно прекрасный. Первые шаги на пути к гламуру, который в нулевые стал мощным трендом, сделала в 1995 году Наташа Королева песней «Маленькая страна». Она нарисовала образ утопии, где «звери с добрыми глазами», «жизнь любви полна», а главное — «ждет меня там красивый мальчик на золотом коне».

«Патриотическая» попса подхватывает слова Тани Тишинской и Трофима из песни «Мама, все о’кей!» (1996): «Мама, на кой сдались нам эти Штаты? // Мама, здесь тоже можно жить богато». При этом в сфере публичной политики массовые антизападные и антиамериканские настроения появятся позже. В 2005 году на митинге «Идущих вместе» их лидер Василий Якеменко заявит: «Мы должны встать к России лицом, а к Западу — совсем другим местом», подытоживая то, что уже так или иначе произошло в попсе 10 лет назад.

С конца 90−х имущественный аспект брака в попсе и в жизни уходит на задний план. На переднем — семейные ценности. Лариса Долина с песней «Главней всего погода в доме, // А все другое — суета» получает премию «Овация» за лучший альбом года. Стереотип женщины — хозяйки дома, любящей, а главное, консервативной жены становится доминирующим. Даже «ВИА Гра» осуждает секс до знакомства с родителями: «Перед тем как познакомиться со мной, // Познакомься с моей мамой».

При этом речь не столько о формальном замужестве, сколько в целом о чувстве защищенности: у женщины должен быть мужчина, на сильное плечо которого она в случае чего может опереться. В это время в России падает число зарегистрированных браков, а гражданские, наоборот, становятся статистически значимой величиной. После 2002 года брачное состояние россиян в переписях населения будет определяться не по документам, а по словам опрашиваемых. «Тебе и небо по плечу, // А я свободы не хочу, // Не оставляй меня, любимый», — поет «ВИА Гра» с Валерием Меладзе в 2004−м. Семейные стереотипы меняются: если в 90−е ячейка общества, основанного на индивидуализме, — одиночка (или мать-одиночка с ребенком), то в начале 2000−х — семья или пара.

Завершается первый этап становления новой России — время, когда поиски новой общественной идеологии велись главным образом в пространстве. Новорожденное общество искало точки опоры сперва за океаном (в США), потом просто за границей, потом в несуществующей стране, но со второй половины 90−х вернулось в границы Российского государства. Следующим этапом стали поиски новой идеологии во времени — вернее, в разных исторических временах.

Часть 2. Время 90−е: белогвардейский проект

В августе 1991−го, когда со здания Верховного Совета сняли красный флаг, заменить его оказалось нечем. В конце концов, подняли бело-сине-красный, выбранный царем Алексеем Михайловичем для русского флота практически в аналогичной ситуации: корабли других стран ходили под государственными флагами, а у российских своего флага не было.

В начале 90−х альтернативой советскому прошлому стало дореволюционное. Гражданская война — излюбленный попсовый сюжет 90−х. Александр Малинин перепевает песню эмигрантов первой волны «Поручик Голицын»: «А в комнатах наших сидят комиссары // И девочек наших ведут в кабинет», а Олег Газманов в 91−м выстреливает программной песней, посвященной белому офицерству: «Есаул, есаул, ты оставил страну — // И твой конь под седлом чужака».

«Чужак» — это 70 лет советской власти: попса ранних 90−х ведет свой род непосредственно от белых офицеров и дореволюционных дворян, в равной степени отвергая и коммунистическое прошлое, и перестроечное настоящее, которое вместе с его идеологом Михаилом Горбачевым уже в 89−м дискредитировала группа «Любэ» в песне «Атас»: «Расцвела буйным цветом малина, // Разухабилась разная тварь. // Хлеба нет, а полно гуталина, // Да глумится горбатый глaварь».

В 91−м Газманов, главный попсовый идеолог «белогвардейского проекта», вбивает и свой гвоздик в гроб перестроечного мифа. В песне «Путана» он задается вопросом: «Ночная бабочка, но кто же виноват?» и приходит к выводу, что виновата как раз перестройка: «А дальше закружило, понесло // Меня в Афган, тебя — в валютный бар».

При этом уже 93−й становится годом ностальгии по СССР. Маша Распутина поет: «Была страна, где влюблялась я под небом синим, // Была страна, а теперь мне говорят, что нет». Игорь Демарин сетует на отделение союзных республик: «Как же так, я сегодня живу за границей, // Не покинув страны, не покинув страны». Белогвардейский миф начинает незаметно совмещаться с мифом советским: их роднит то, что оба они в своей основе — имперские.

В том же 93−м Газманов поет другую программную песню — «Офицеры», где слияние двух мифов становится очевидным. С одной стороны, певец спрашивает: «Господа офицеры, как сберечь вашу веру?» и обращается непосредственно к могилам белого офицерства. С другой стороны, строчка «Офицеры, россияне, пусть свобода в вас сияет» — фактически перепев гимна СССР: «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы», а вся песня посвящается «тем, кто выжил в Афгане, честь свою не изгадив», то есть советским офицерам.

В советском гимне тоже была попытка обозначить преемст­венность с историческим мифом о древней великой России. «Союз нерушимый республик свободных // Сплотила на­веки великая Русь», потому что образ великой империи, необходимый новому государству для внутреннего и внешнего самоутверждения, по сути, больше неоткуда было взять.

Тем не менее, все 90−е, пока государственным гимном остается «Патриотическая песня» Глинки, проходят под знаком возвращения к дореволюционной России. В 95−м Алла Пугачева поет: «Не делайте мне больно, господа»; в 96−м Газманов заявляет, что «с возвращеньем двуглавых орлов продолжается русский язык». Вершиной ностальгии по всему дореволюционному становится в 98−м песня группы «Белый орел», собравшая все мифологизированные штампы о русском XIX веке от Пушкина до Толстого: «Как упоительны в России вечера: // Любовь, шампанское, закаты, переулки, // Ах, лето красное, забавы и прогулки… // Балы, красавицы, лакеи, юнкера, // И вальсы Шуберта, и хруст французской булки… // И только небо в голубых глазах поэта…».

«Белогвардейский проект» развивается под знаком России, которую мы потеряли — и которую, что важно, уже не вернуть. По сути, это в корне утопический проект, с самого начала не предполагавший реального результата.

Приходящая финансовая стабильность и сытость становятся важнее ностальгии по великому прошлому — и это отражается на демографических представлениях попсы. В 2000−е отечественных «принцев», определенно, стало больше. Они теперь нескольких видов: президент (и вообще сильные мужчины, принимающие решения), бизнесмен (олигарх, богатый спортсмен, знаменитый рэпер и т. п.), а для провинциалки — просто москвич, который для девушки из регионов теперь исполняет ту же роль, что в начале 90−х иностранец для мос­к­вички. Об этом третьем типе во второй половине 2000−х поет Тимати: «Она права: ей нужно ехать в столицу, // Закончить университет, найти своего принца».

Российский рынок невест и женихов преодолевает стагнацию. В 2003–2004 годах растет число разводов — не в последнюю очередь за счет того, что объектами женской конкуренции за перспективных мужей теперь становятся и женатые мужчины. В 2003−м в попсе появляется новое поколение «разлучниц» — не подруги-предательницы и несчастные любовницы 90−х, а молодые, красивые и уверенные в себе и метящие на роль вторых жен. О них поет, в частности, Глюк’OZA: «Автомобиль подлетел и зовет; // И ты выходишь ко мне, ты, похожий на торт, // Такой же белый и красивый — никому не отдам…// Я буду вместо, вместо, вместо нее — // Твоя невеста, честно, честная, ё».

У «жениха», что характерно, «черный салон, кожа и крокодил» и «ГАИ без проблем». В 2004−м выходит роман Оксаны Робски Casual — исповедь «рублевской жены», которую муж оставляет ради одной из таких охотниц за богачами. На волне разбирательств между рублевскими женами и любовницами во второй половине 2000−х группа «Шпильки» поет: «Давно пора влюбиться в принца на Porsche», потому что «шпильки стоят денег».

При этом в 90−х и в начале 2000−х попса довольно много пела о детях, а вот к 2008−му, даже несмотря на учрежденный в 2007 году «материнский капитал» — государственную поддержку матерям при рождении или усыновлении второго и всех последующих детей, — тема была задавлена в зародыше. Причем буквально: во второй половине 2006−го «Белый шоколад» поет: «Он сделал ей ребенка, отошел в сторонку, // Спрятался в кусты, слюнтяй, под мамину юбку, // Предлагал сделать аборт, кидал трубку». То есть ребенок еще до своего рождения становится проблемой и помехой для отношений между любовниками нового поколения.

В 90−е средний попсовый исполнитель был старше нынешних звезд — соответственно, и темы были «старше». Инфантильная во всех смыслах попса конца 2000−х возвращается к индивидуализму 90−х, но как бы с другой стороны: в ее песнях не ответственность каждого за себя и своих близких, в том числе и материальная, а чувство сытости, стабильности и защищенности, в том числе и материальной. Для старшего поколения эту уверенность в 2003−м транслирует Верка Сердючка («Ха-ра-шо, // Все будет хорошо, // Все будет хорошо, я это знаю»), а для младшего в 2006−м — Глюк’OZA («Свадьба, свадьба, кольца, кольца, // Я люблю тебя любить, мое солнце, // Свадьба, свадьба, все будет хорошо»).

Новое бюргерство окончательно погребает под собой «белогвардейский проект», и над его обломками вдруг появляется… советский флаг. В 2006 году иронию очередной смены «российского» на переосмысленное «советское», которая многих застала врасплох, обозначает Борис Моисеев: «Я уехал, я уехал в Петербург, // А приехал в Ленинград».

2000−е: советский проект

Весной 1999 года в первом чтении принимается проект закона «О государственном гимне РФ», а в 2000−м его принимают окончательно: российским гимном становится старая советская мелодия с новым текстом. В частности, в нем вместо «дружбы народов надежный оплот» фигурирует «братских народов союз вековой». В середине 2000−х отечественная попса реагирует на это фактическим объединением российской, белорусской и украинской музыки. На «Евровидении-2009» оно достигнет апогея, когда украинка Приходько от имени России споет «Мамо» на украинском, а россияне будут болеть за белоруса с норвежским гражданством Александра Рыбака как за своего.

Нулевые — время не «совка», а «неосовка»: советское прошлое переосмысляется с учетом капиталистического настоящего. Изменение некоторых социальных ролей и стереотипов «совка» еще в 92−м году почувствовала Маша Распутина: «Хоть pодом я из скромного поселка, // Где нас учили жить по Ильичу, // Быть не желаю безотказной телкой // И дойной быть коpовой не хочу».

Важной модификацией советского проекта стала эмансипация женщины в середине 2000−х. Повышаются зарплаты, у женщин появляются новые формы досуга. В частности, со второй половины 90−х к ним перестали подсаживаться в кафе, а в 98–99−м появились рестораны и клубы для «среднего класса», и посещение общепита женщиной без сопровождения стало обычным делом.

В таких условиях раннее замужество и роды, важные для исконной советской идеологии, из блага превращаются в досадную помеху. В 2002 году группа «Руки вверх!» поет: «Завтра с утра ты выйдешь замуж. // Так мало лет, а счастья нет». В 2003−м группа «Фабрика» заявляет, что в 20 лет о замужестве или даже постоянной связи думать рано: «Я тебя люблю, но замуж не пойду, // Ты слышишь, Лелик, солнце: // Я немножко полетать хочу!» …«Тренажер, массажер — ни к чему ухажер, // На душе быть должен только позитив и мажор», — утверждают девушки, а в конце песни между ними происходит такой разговор.

Саша: «Ты едешь в Ниццу?»

Сати: «Мы едем в Канны!»

Саша: «Ты хочешь — очень?»

Сати: «Ну, я не знаю…»

Ира: «А, может — ну их, да и в Сочи махнем, а?!»

Все: «Да, потому что — нам не скучно втроем!»

В отличие от женщины 90−х, эмансипированная девушка 2000−х воспринимает любовную связь — в том числе и случайную — не как первый шаг к удачному замужеству, а как покушение на собственную независимость. «ВИА Гра» в песне «Попытка номер пять» сообщает: «Я мало кого любила: // Второй надоел, // Третьего забыла, // Четвертый исчез во вторник, // О первом почти ничего не помню, // Но пятый мой совсем не такой» и жалуется, что теряет независимость.

Война за независимость идет не только в семье, но и на уровне нации. В середине 2000−х происходит всплеск антизападных настроений, а к концу десятилетия отказ от Запада у попсы становится массовым. Даже аполитичная Глюк’OZA поет: «Танцуй, Россия, // И плачь, Европа: // У меня самая-самая-самая красивая попа». Весной 2008−го «Наши» проводят у посольства США в Москве акцию «Россия, вперед!», а группа «Челси» примерно в это же время обещает всем футбольным фанатам: «Мы влупим гол скоро, // Все сделаем клево, // Всех сделаем снова: // Россия готова!» и поет гимн товарам отечественного производства: «Не виски, а водка, // Не тоник, а пиво, // Не пальмы, а елки, // Не Camel, а “Прима”».

При этом лагерь «западников» в попсе не исчезает полностью: скорее он присоединяется к «гламурным эскапистам». Американская жизнь все еще воспринимается как эталон «красивой» и недоступной — уже не потому, что в США нельзя уехать, а потому, что требования россиян к качеству жизни возросли, и теперь эмигрантская жизнь в маленьких городках «одноэтажной Америки» их не удовлетворяет. Теперь они хотят «жить на Манхэттене и с Деми Мур делиться секретами» — группа «Банд’ЭРОС». А это снова недостижимо — голливудская «аристократия» к этому времени становится практически наследной: у звезд первого поколения подрастают звездные дети, и нахрапистому выскочке-эмигранту в их рядах места нет.

2000−е: патриотический проект

Из-за того, что в ранние 90−е попса подняла на щит не кого-нибудь, а белых офицеров, патриотический миф новой России сразу же стал наступательно-оборонительным.

В каком-то смысле этому способствовали дальнейшие общественно-политические события — серия терактов в Москве, Буйнакске и Волгодонске, создание в 2000 году молодежного патриотического движения «Идущие вместе», которое довольно быстро переходит к агрессивной демонстрации своей политической позиции — их первая шумная акция в Москве на Васильевском спуске проходит 7 ноября 2000 года и собирает несколько тысяч человек.

Принимается первая из программ «Патриотического воспитания граждан РФ», которая, по сути, предполагает военно-патриотическую подготовку молодежи с целью укрепления обороноспособности страны. В 2001−м группа «Белый орел» приходит к логическому завершению романтизации офицерства и защиты родины военными средствами: «А в чистом поле — система “Град”; // За нами Путин и Сталинград».

В начале 2000−х появляется целая серия песен о Владимире Путине, который становится эталоном российского мужа. Если верить группе «Поющие вместе», только он удовлетворяет довольно скромным требованиям русской женщины, которая хочет всего лишь «такого, как Путин, полного сил, // Такого, как Путин, чтобы не пил, // Такого, как Путин, чтоб не обижал…» В 2006−м тему продолжает группа «Ультрафиолет»: «Мою любовь Владимиром зовут. // Но вот проблема — он недосягаем. // Красив, спортивен и совсем не глуп. // Но, к сожаленью, слишком охраняем». У песни есть припев: «Вова, Вова, Вова, Вовочка, Володенька дружок» и «ути-пути».

После захвата террористами школы в Беслане в 2004 году начинаются реформы в силовых ведомствах, и попса в лице Алексея Гомана реагирует на это словами: «Русский парень от пуль не бежит, // Русский парень от боли не стонет».

А «Блестящие» в 2005−м выступают с песней «Мой брат — десантник»: «Родина за тобой, // Каждый день — новый бой». Здесь есть ключевые для патриотического проекта 2000−х слова: «В жизни, ребята, важно не звание: // Жизнь — это игры на выживание». Представление о том, что вокруг одни враги и главная задача России — защищаться от них, становится доминирующим в массовой культуре. В том же 2005−м в лагере «Наших» на Селигере звучит известное заявление главного кремлевского политолога Глеба Павловского: «Вам не хватает жестокости. Вы должны быть готовы разогнать фашистские демонстрации и физически противостоять попыткам антиконституционного переворота».

Эта агрессия прорывается и в семейную сферу. Во второй половине 2000−х группа «Белый шоколад» запускает фактически гимн агрессивной феминистки: «Муж бьет жену, бухает как скотина, // Мечтает о любовнице, секретарше из Мин­фина, // На чужие ножки смотрит похотливо, // Торопливо листает эротическое чтиво. // Извращенец жмется своим потным телом между делом, // Трогает тебя, дышит в твой затылок пивом. // Повернись, дай в глаз этому мерзкому подонку, // Защити себя, девчонка, откуси ему печенку, // Проткни шпилькой его слезенку, выбей его коронку, // Он на тебя пытался гадить — он за это платит. // Все, хватит, сентиментальности уже не в моде, // Все мужики — суки по своей природе».

И вот к концу 2000−х оборонительная позиция российской массовой культуры окончательно превращается в наступательную — и вновь обращается к образным системам, унаследованным от Российской империи, только уже не к белогвардейским, а к казачьим, то есть как бы «народным». Певица МакSим и Лигалайз поют: «Выйдем на чуждые земли, // Силу свою разомнем, погуляем. // Пусть дорогие соборы неверных // Праведным страхом огонь обуяет».

Конец 2000−х: в чем сила?

Сегодняшняя попса разрывается между патриотическим и гламурным проектами. С одной стороны оголтелый патриотизм и агрессивное неприятие всего западного. С другой — «розовые сопли» и космополитизм нового поколения, для которого европейские столицы — более привычное и приятное место жительства, чем российские. От его имени группа «Корни» в 2002−м поет: «Я теряю корни // И улетаю в небо, // К тому, кого не помню, // Туда, где еще не был», а певец Иракли в 2004−м добавляет: «Лондон — Париж, // Голуби вверх, блики крыш, // Старый бульвар // И на деревьях — пожар».

Это песни для формирующегося среднего класса — в хорошей записи, с хорошими текстами и без надрыва. В отличие от попсы 90−х, они не артикулируют никаких общественных комплексов и не работают с психологическими травмами общества, поэтому в попсе для среднего класса практически не появляется отдельных ярких хитов.

С другой стороны, нынешний средний класс гораздо менее закомплексован, чем россияне образца 90−х: у него меньше психологических травм, для него ничто не становится потрясением. Богдан Титомир в прошлом году спел о нем: «Финансы, кредиты, истерика в мире, — // Целый день передают по телеку в эфире. // Что будет дальше, когда кризис только начинается? // Я не знаю, меня кризис не касается».

Но если прогноз Титомира сбудется и кризис нас действительно заденет не очень сильно, наступит самое интересное. Квазиклассовая система, складывающаяся в России в последние годы, окрепнет и станет довольно жесткой, социальная мобильность снизится — а значит, возникнет ностальгия по времени (или месту), когда (или где) можно было из грязи сделаться князем не к пенсионному возрасту, а мгновенно, без промежуточных стадий вроде получения двух образований и длительной работы на средних должностях.

О чем попса будет петь тогда, какие у нее будут идеологические проекты?

Может, это будет миф о 90−х — тем более что предпосылки к его формированию были, когда вышел сериал «Бригада» и фильм «Бумер»: в 2004 году рефрену Сереги «Черный бумер, черный бумер // Под окном катается» подпевала вся страна.

Может, это будет новый миф о Гражданской войне — все-таки «лихие девяностые» сегодня слишком дискредитированы в массовом сознании, чтобы претендовать на роль источника новой идеологии. А социальная нестабильность времен Гражданской войны, сама по себе привлекательная в классовом обществе, к тому же овеяна романтическим флером, оставшимся от белогвардейского попсового проекта. Недаром одним из самых громких отечественных кинопроектов стал «Адмиралъ» с красивой и трагической историей любви и смерти адмирала Колчака.

А может, попса найдет себе травму, с которой и будет работать дальше. Идеальный кандидат — отношения столицы и регионов, социальное напряжение между Москвой и не-Москвой. Недаром девочка из Нового Уренгоя по имени Валерия Гуреева, поступив в 2003−м в московский институт, берет себе псевдоним «Лера Массква», продолжая при этом петь идиллические песни о родном городе: «На краю света лежит край бескрайний, // В нем город самый мой родной. // Там люди друг другу добрые дают советы, // Издалека передают приветы».